Научная кафедра

Ранние исследования. Исследования проблем молодежи в России имеют довольно длительную историю. По крайней мере с начала ХХ века они велись в режиме известной автономии в рамках складывавшихся тогда общественных наук — психологии, социологии, антропологии, криминологии и т. д. Таковыми, в частности, были социальные обследования студенческой молодежи в ряде университетов России, проведенные в 1910-х годах[1]. Но, разумеется, и число исследований по молодежной проблематике, и их масштабность в то время были очень незначительными, а какой-либо теории молодежи в связи с ними не формулировалось.

Тем не менее на эмпирическом уровне собирался материал, впоследствии давший толчок для построения оригинальных теоретических концепций, связанных с осмыслением феномена молодежи. На последнее обстоятельство необходимо обратить внимание прежде всего потому, что в начале прошлого века не только слаба еще концептуальная база исследований молодежи, но и — что более важно — еще не проявились на феноменальном уровне черты молодежи как особой социальной группы. Ее объективное положение и субъективные черты (самоидентификации) в то время не имели явно выраженного характера.

Можно сказать, что основные направления исследований молодежи в России в начале ХХ века отражают новые процессы, которые разворачиваются в динамичных условиях революционных перемен. Молодежь — активный участник трех русских революций, а всякое революционное преобразование в масштабах всего общества ведет к обновлению правящей элиты за счет прихода молодых поколений политиков, общественных деятелей. Октябрьская революция 1917 г. — не исключение.

На новом общественном фоне исследования молодежи пошли по трем основным направлениям.

Первое направление — разработка проблем рабочей молодежи. Эта категория в дореволюционный период российской истории фактически была вне поля научных интересов (некоторое внимание к отдельным аспектам — прежде всего в связи с анализом проблем детского труда — уделяли российские марксисты, но это все же скорее фрагменты, чем собственно исследования). В 1920-е годы формируется обширная литература по изучению рабочего подростка, молодых рабочих в аспекте психологии, педагогики и социологии. Среди работ этого рода и сегодня интерес представляют книги И. А. Арямова «Рабочий подросток», В. А. Зайцева «Труд и быт рабочих подростков», Б. Б. Когана и М. С. Лебединского «Быт рабочей молодежи», А. И. Колодной «Интересы рабочего подростка», сборник «Вопросы педологии рабочего подростка» и др[2]. Нередко рабочая молодежь в этих трудах изучалась вне четких дисциплинарных рамок, что, в частности, характерно для педологических исследований, где переплетались педагогические, психологические и социологические аспекты изучения молодых рабочих. С учетом  интегральных тенденций в области современного социального знания междисциплинарность многих работ 1920-х годов представляется актуальной.

Второе направление — исследование учащейся молодежи. В 1920-е годы здесь также обнаруживается стремление к интегральным обобщениям чаще всего на основе педологических концепций. При всей спорности этих концепций в их рамках сложились важнейшие для последующих исследований молодежи теоретико-методоло­гиче­ские позиции таких крупных ученых, как П. П. Блонский[3], Л. С. Выготский[4]. Критика «педологических извращений» и запрет педологии в 1930-е годы сместили акценты в изучении учащихся и студентов. Не все из этих смещений были в научном смысле бесплодны (хотя очевидно, что в условиях жесткого идеологического контроля и политических репрессий определенная часть исследований носила характер имитации и реализовала задачу выживания научного сообщества). Из наиболее продуктивных для последующих десятилетий теоретических и социально-проектных конструкций, сохраняющих и сегодня свое эвристическое значение, следует назвать концепцию детского и юношеского коллектива А. С. Макаренко[5]. Сегодня в российской науке она воспринимается неоднозначно. Нападки на Макаренко как на разработчика концепции воспитания, ведущей якобы к тоталитарному подчинению личности, особенно характерны для начала 1990-х годов. Период нападок прошел, однако нового осмысления концепции Макаренко в связи с задачами работы среди детей и молодежи в изменившихся российских условиях (в том числе воспроизводящих беспризорность в среде детей и подростков) пока не возникло, что надо признать серьезным упущением и в научном, и в практически-прикладном аспектах.

Третье направление — исследование молодежного движения. В 1920-е годы отмечается необыкновенное внимание к этому вопросу. Это, разумеется, не случайно. Во-первых, именно тогда зачатки молодежных движений обретают ясную организационную форму на разных полюсах идейно-политического спектра. Быстро развиваются политические молодежные организации, другие организованные формы молодежной активности. Идет рост контактов молодежных организаций на международном уровне, формируются международные молодежные объединения. Во-вторых, в ранний период советской истории социальная субъектность молодежи обладает огромным потенциалом возможностей и имеет многообразные формы воплощения. Активность как черта личности и коллектива востребована, является важнейшей идеологической установкой, она не может быть на обочине и научного осмысления.

В целом исследования молодежи 1920-х, частью 1930-х годов — обширное поле для различного рода научных экспериментов, поисков, теоретических новаций. Некоторые темы вводятся в круг научных предметов под явным воздействием фрейдизма, психоаналитический уклон в изучении молодежи в то время очень заметен[6]. Широко применяются идеи психотехники, ставятся педагогические эксперименты. Научные преувеличения (вульгарный социологизм, педология) — обычное явление тех лет, как и жесткая дискуссия в научном сообществе.

С начала 1930-х годов в научную полемику все больше вмешивается власть, приверженность к той или иной научной теории все чаще оценивается с позиций политической лояльности и благонадежности, а анализ научных достижений в исследовании молодежных проблем, имевшем место в СССР после 1934 г. (года убийства С. М. Кирова и последовавшей первой волны репрессий в среде ученых-обществоведов), может сегодня вестись только с учетом реальных условий сталинской эпохи для научного творчества в сфере общественных наук.

Исследования  «второй волны». Для современного знания о молодежи большое значение имеют исследования — теоретические и эмпирические, — которые проводились с середины 1960-х годов, когда возникли новые условия для развития в СССР общественных наук, возродилась социология, существенно изменилась ситуация в психологии и педагогике и т. д. Созданная в 1964 г. при Центральном Комитете ВЛКСМ группа социологии стала первой (после длительного, на несколько десятилетий перерыва) в стране собственно социологической лабораторией, и не случайно развитие в СССР социологии как науки теснейшим образом связано с разработкой проблем молодежи, с обеспечением исследований, проводившихся по инициативе и при организационном и финансовом обеспечении комсомольских органов[7].

Эмпирические исследования по молодежной проблематике в 1960–1980-е годы приобрели огромный размах. Проведение всесоюзных, региональных, местных опросов молодежи (а именно анкетные опросы в то время ассоциировались с социологией как наукой) вошло в постоянную практику партийной и комсомольской работы. Научные коллективы и отдельные ученые специализировались на различных тематических блоках, из которых наиболее активно изучались проблемы труда и трудового воспитания молодежи, идейно-поли­тиче­ского воспитания, общественной активности, ценностных ориентаций молодежи, жизненного старта и т. д. В этих исследованиях сложился научный авторитет таких ныне известных социологов, как Н. М. Бли­нов, Б. А. Гру­шин, С. Н. Иконникова, И. М. Ильинский, А. И. Ковалева, И. С. Кон, В. Ф. Левичева, В. Т. Лисовский, М. Н. Рут­кевич, М. Х. Ти­­т­ма, В. Н. Шубкин и др.

Для сегодняшнего состояния исследований проблем молодежи особое значение имеет то обстоятельство, что уже несколько десятилетий изучением молодежной  проблематики как базовой для себя параллельно занимаются — иногда в конкуренции научных школ, но чаще в совместной работе, — во-первых, академические институты, и прежде всего социологические институты АН СССР, затем РАН, во-вто­рых, ведущие университеты и вузы страны — в Москве, Ленинграде (Санкт-Петербурге), Барнауле,  Екатеринбурге, Красноярске, Новосибирске и других городах России и, наконец, в-третьих, крупнейший специализированный научный комплекс в области изучения молодежных проблем, расположившийся в московских Вешняках, — Высшая комсомольская школа (1969–1990) и ее Научно-исследовательский центр (созданный в 1976 г.), позже созданный на этой базе Институт молодежи (1991–2000), Московская гуманитарно-социаль­ная академия (2000–2003), а ныне Московский гуманитарный университет (с 2003 г.).

Эти «три кита» отечественной социологии молодежи находились в сложнейшем положении в начальные годы реформ (особенно в 1990–1993 гг.), но в основном не растеряли научный потенциал и в последнее время вновь вышли на проведение общероссийских исследований. Обстоятельные региональные исследования по молодежной проблематике стали проводиться в республиках Башкортостан, Бурятия, Мордовия, Татарстан, Якутия (Саха),  Белгородской, Волгоградской, Пензенской, Самарской, Саратовской, Тульской областях, на Среднем Урале и др. Очевидно возрождение социологии молодежи и в содержательном, и в научно-организационном смысле.

Особой формой развития научного знания о молодежи стали государственные доклады о положении молодежи в Российской Федерации. Первый доклад был подготовлен под научным руководством И. М. Иль­ин­ского в 1993 г., второй — под научным руководством И. М. Ильинского и А. В. Ша­ронова  1995 г., третий — под руководством В. А. Лукова в 1996 г., четвертый и пятый — под руководством В. А. Лукова, В. А. Родионова и Б. А. Руч­кина в 1998 и 2000 гг., шестой — под руководством Э. Ш. Камалдиновой и В. А. Родионова в 2002 г., седьмой — под руководством Ю. А. Зубок и В. И. Чупрова в 2003 г.[8]  Надо отметить, что если в других странах подобным докладам нередко не придается особого значения как формам представления научного знания (считается, что это главным образом справочник, в котором выражена ведомственная позиция, малоинтересная для исследователя), в России ситуация иная. Государственные доклады (а по их модели — и региональные доклады) определили современный механизм сбора и анализа огромной по объему и разнообразной по содержанию информации о молодежи. В связи с подготовкой докладов были проведены оригинальные общероссийские исследования, сама работа над текстом докладов ведется в атмосфере научной полемики между видными учеными в этой области — представителями разных школ в социологии, социальной психологии, демографии, криминологии и т. д.

Наиболее успешным в этом отношении стал 1997 г., когда одновременно были проведены четыре крупные общероссийские исследования: мониторинг «Молодежь России» НИЦ при Институте молодежи (проводившийся ежегодно с 1993 г.), «Социальное развитие молодежи» Центра социологии молодежи Института социально-политических исследований РАН, «Молодежь России: три жизненных ситуации» Центра социологических исследований Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова, «Молодежь новой России: Какая она? Чем живет? К чему стремится?» Российского независимого института социальных и национальных проблем[9]. В последующие годы не удавалось реализовать таких крупных исследовательских проектов. Пока поддерживается многоэтапное исследование ИСПИ РАН (в этом институте после изменения его структуры действует отдел социологии молодежи, возглавляемый Ю. А. Зубок). Но мониторинг по социальному развитию молодежи, естественно, не может охватить всего комплекса вопросов, требующих исследования в связи с молодежной проблематикой.

Несколько крупных исследований проведено по студенческой молодежи. До некоторой степени выступает как мониторинг оценок своих вузов студентами (пока в рамках Москвы и Московской области) проводимое с марта 2000 г. при поддержке Союза негосударственных вузов Москвы и Московской области и Национального союза негосударственных вузов исследование «Российский вуз глазами студентов». Его особенность — сопоставление мнений и других характеристик студентов вузов государственных и негосударственных. Научный руководитель проекта И. М. Ильинский. На этапе 2004 г. проведен опрос 1129 студентов крупнейших вузов Москвы и сделан важный вывод, что при всем различии состава студентов государственных и негосударственных вузов их отношение к учебе, базовые ценности, удовлетворенность студенческой жизнью, включенность в жизнь вуза, уровень материальной обеспеченности, представление о перспективах и жизненных планах имеют сходную конфигурацию. На этапе 2005 г. в выборку включены, кроме московских, вузы ряда городов России (N=1782), в 2006 г. мониторинг был поддержан Российским гуманитарным научным фондом[10].

Исследования в области социальной работы с молодежью. В последние годы существенно преобразилась направленность исследований в области социальной работы с молодежью. Было бы неверно считать, что они стали проводиться лишь тогда, когда в России утвердилось (в том числе и в нормативных правовых актах) понятие «социальная работа», развернулась подготовка специалистов по социальной работе, сформировались учреждения социальной службы для молодежи, — т. е. после 1991 г.

Социальная работа с молодежью в 1990-е годы потому и рассматривается как проблемная сфера деятельности, что в период реформирования политической системы оказалась полностью разрушенной ранее сложившаяся система этой деятельности, центральным звеном которой был комсомол.  Комсомол нес перед КПСС ответственность за трудовую мобилизацию молодежи (отсюда опыт организации комсомольских строек, студенческих строительных отрядов, огромная роль комсомола в формировании новых городов, введении в строй крупнейших промышленных объектов, освоении целинных земель, Нечерноземья и т. д.), а также за решение сложных задач ресоциализационного характера (работа с «трудными» подростками, социальная реабилитация молодых людей, вышедших из мест заключения, и т. д.). В этой работе, разумеется, участвовало и государство через систему своих органов и учреждений, но ведомственная принадлежность нередко мешала организовывать комплексное воздействие на молодежную среду и достигать ожидаемого эффекта. Комсомол выступал в роли координатора всей работы в молодежной среде как представитель позиции правящей партии, имеющий немалые полномочия.

В силу данного обстоятельства исследования в области социальной работы с молодежью до ликвидации КПСС, ВЛКСМ, профсоюзов в их советских формах велись прежде всего в рамках исследований по комсомолу[11]. Тесная связь социализационной и ресоциализационной практики с задачами общественных организаций, которым придавались и некоторые государственные функции, предопределила известную ограниченность ученых в исследовании острых социальных проблем, а также  различных девиаций в молодежной среде. Если такие исследования и велись, то, как правило, отчеты по ним представлялись в партийные и комсомольские органы в виде закрытых записок и редко публиковались. Исключений было мало[12].

В 1990-е годы исследования в рассматриваемой области пошли по нескольким направлениям.

Во-первых, возникли и получили обоснование проекты по организации социальной работы с молодежью в новых условиях. Понятие «социальная служба для молодежи» было введено в право (в Законе СССР «Об общих началах государственной молодежной политики в СССР», принятом в 1991 г.) раньше, чем возникли такие учреждения. Требовалось разработать и модели работы, и ее технологию, что отразилось в ряде публикаций[13]. На этом направлении исследований большое значение стало придаваться анализу мирового опыта социально-молодежной работы, его адаптации к российским условиям[14].

Во-вторых, существенно расширилась исследовательская практика в изучении различного рода проблемных точек в положении молодежи. Характерно, что в отечественных учебных пособиях по социологии молодежи специально выделяются обширные разделы о девиантном поведении молодежи[15]; появились обстоятельные исследования по наркотизации, алкоголизации молодежи и т. д.[16] Активно изучается влияние на молодое поколение новой информационной ситуации[17]. На более фундаментальной основе изучается социализация молодежи[18], в том числе и специфика социализации таких категорий молодежи, которые раньше не анализировались в этом аспекте, например неслышашей молодежи, молодежи с особыми потребностями[19]. Собственно, упомянутые государственные доклады о положении молодежи и несколько книг и брошюр, изданных в связи с подготовкой этих докладов[20], задали образцы структуры и проблематизации исследованиям и обобщающим работам, а также предоставили важную фоновую информацию ученым, занимающимся проблематикой социальных проблем молодежи, социальной патологии и т. д.

Нельзя не признать, что исследования в области молодежной проблематики, и в частности проблематики социально-молодежной работы, тесно связаны в России со структурой органов государственной власти, в рамках которой за последнее десятилетие многократно менялась организационная система реализации задач государственной молодежной политики. От того, каковы были функции соответствующего органа и его финансовые возможности, усиливалась или ослаблялась исследовательская работа. Новыми потребителем исследований по молодежной проблематике стали факультеты социальной работы, и это также стимулировало внимание научного сообщества к проблемам социально-молодежной работы.

Проблемы развития теории молодежи. Эмпирические исследования по молодежной проблематике разворачивались начиная с 1960-х годов в тесной связи с теоретическим осмыслением социального феномена молодежи. До 1990-х годов поиски в этой области велись на основе признания марксистско-ленинской теории и методологии изучения общества. Исторический материализм по крайней мере декларировался как методологическая база таких исследований (хотя на практике это не всегда было так). Наиболее обстоятельно разрабатывался классовый подход к молодежи. Догматические трактовки марксовых положений были широко распространены, но это не мешало исследователям реальных процессов в советском обществе углублять теоретическое понимание молодежи через анализ ее места в социальной структуре, трактовку воспроизводства социально-профес­сиональной структуры при специфике профессиональных ориентаций[21], разработку теории социального развития молодежи[22], изучение проблематики межпоколенческих различий[23] и т. д.

Мы уже выше (в главе 2) обращали внимание на то, что в некоторых новых работах, пытающихся представить исторический путь развития социологии молодежи в России, утверждается идея, что для молодежных исследований 1960–1980-х годов были характерны две ориентации. Одна состояла в выполнении идеологического заказа власти, другая — в активном противостоянии этому заказу и развитии исследований, направленных на изучение молодежи как субъекта общественной жизни. Этот миф не основан на реальности. В действительности все ведущие социологи страны, работавшие в области молодежной проблематики, активно взаимодействовали с властью, участвовали в работе Общественного совета по координации исследований в области коммунистического воспитания молодежи при ЦК ВЛКСМ, АН СССР, АПН СССР, Минпросе СССР, входили в рабочие группы ЦК КПСС, ЦК ВЛКСМ при подготовке вопросов, связанных с молодежью, и т. д. Именно потому, что они сотрудничали с властью, у них имелась возможность проведения крупных исследований по проблемам молодежи, и именно это обстоятельство способствовало развитию социологии молодежи в стране, ее признанию в мировом научном сообществе (в рамках ИК 34 «Социология молодежи» Международной социологической ассоциации, на международных симпозиумах в Приморско и др.). Политический водораздел между советскими учеными-молодеж­ни­ками проводить бессмысленно.

Более оправдано деление по научным школам, где можно увидеть некоторые оттенки в трактовке теоретических положений относительно молодежи, даже когда авторы в один голос заявляли, что придерживаются марксистско-ленинской методологии социального анализа. Различия проявились уже в обобщающих работах о молодежи, опубликованных в конце 1960-х — начале 1970-х годов[24]. Тогда в понимании молодежи утвердилась позиция И. С. Кона, согласно которой молодежь представляет собой социально-демографическую группу, выделяемую на основе совокупности возрастных характеристик, особенностей социального положения и обусловленных тем и другим социально-психологических свойств[25]. Подход В. Т. Лисовского, связывающий понятие молодежи с процессом социализации, остался без должного внимания (что было связано, видимо, с дискуссией о социализации, где она трактовалась многими как буржуазная идея, противостоящая коммунистическому воспитанию молодежи).

В подходе Лисовского мы усматриваем недостаточно реализованный потенциал. И хотя в некоторых новейших работах сохраняется упор на структурные характеристики молодежи, более продуктивными становится анализ динамических характеристик, что отражает парадигмальный переход от социально-экономи­че­ской к социокультурной направленности социологии молодежи. В российской практике ана­логичный переход наметился в конце 1980-х годов и наиболее заметен был в исследованиях неформальных молодежных движений (В. Ф. Левичева, Е. Е. Ле­ванов, Э. А. Орлова, С. И. Плаксий и др.), ду­ховной культуры молодежи (Т. А. Кудрина, А. И. Шендрик), но распространившийся и в более широких по проблематике исследованиях (И. С. Кон, В. Т. Ли­совский, в анализе делинквентных субкультур молодежи — Г. М. Миньковский, зарубежных молодежных движений и субкультур — Ю. Н. Да­выдов, В. Ц. Худавердян и др.).  В то же время основные исследования молодежи оставались в русле трактовок социальной детерминации поведения и сознания молодежи в трудовой деятельности (Е. Д. Катульский, В. И. Мухачев, О. В. Ромашов, И. М. Слепенков, Н. С. Слепцов, В. Г. Харчева и др.), в ходе изменения образовательного статуса (Н. А. Аитов, Ф. Р. Филиппов, В. Н. Шубкин), в политическом процессе и управленческой деятельности (И. М. Ильинский, Ю. П. Ожегов) и т. д. Известным достоинством развития социологии молодежи следует считать то, что она смогла вобрать в себя даже крайние позиции, не приведя этим, тем не менее, к войне научных школ и направлений. Такое положение стало еще более характерным для наших дней.

На переломе ХХ и XXI века, как и следовало  ожидать, вновь возникло стремление к теоретическому осмыслению молодежи. Отмечается стремление подвести итог многолетним исследованиям. Таковы книги В. Т. Лисовского[26], обобщающая работа И. М. Ильинского[27], систематизированное представление ранее опубликованных работ в монографии М. Н. Руткевича[28], книга по теоретическим вопросам социологии молодежи А. И. Ковалевой и В. А. Лукова[29], учебные пособия по социологии молодежи[30]. Надо сказать, что эти работы — одни больше, другие меньше —  продвигают вперед теоретическое осмысление молодежи в свете нового социального опыта последнего десятилетия.

В книге И. М. Ильинского  заново осмысливается философия молодежи, тра­к­ту­емой как ценность, ставится вопрос о новых поколениях в свете глобальных вызовов XXI века. Ильинский на основе опыта прошлого и настоящего концептуализирует молодежную проблематику и формирует подходы к молодежной политике, адекватной нашему времени. Эта линия нашла отражение в материалах, подготовленных под руководством И. М. Ильинского для ООН[31], а также в проведенной в МосГУ (тогда МГСА) под патронажем Госдумы РФ и Минобразования России в сотрудничестве и при поддержке ЮНЕСКО международной конференции «Молодежь России перед лицом глобальных вызовов на рубеже веков», проведенной в 2000 г.[32] В самое последнее время И. М. Ильинский обогатил свою концепцию молодежи и молодежной политики трактовкой молодежи «в категориях войны» (см. главу 2 настоящей монографии). Этот поворот в его видении проблем молодежи связан с выявлением слабо разработанных пластов исторических данных о планировании воздействия на сознание советской молодежи в рамках стратегии холодной войны и современных тенденциях борьбы за молодежь.

Появилось несколько обобщающих работ, переводящих в теоретическое русло результаты мониторинговых исследования по молодежной проблематике последних лет[33]. В ряде обобщающих работ последнего времени более масштабно на теоретическом уровне представлено осмысление эмпирического материала, отразившего новые аспекты социальной жизни последнего десятилетия. Таковы, в частности, итоги изучения рисков, которым подвержены новые поколения[34].

Расширение проблематики исследований молодежи, постановка теоретических обобщений эмпирического материала в контекст современной социальной науки оживили разработку интегральной науки о молодежи. Эта позиция, активно обсуждавшаяся еще в 1970-е годы, вновь стала предметом обоснования в трудах В. В. Павловского, который предлагает вести интеграцию знаний о молодежи в рамках особой науки ювентологии[35]. Ту же идею, хотя и в иной интерпретации высказывают Е. Г. Слуцкий и его коллеги[36]. В рамках интеграции современного гуманитарного знания такая позиция естественна, хотя и не необходима, поскольку в интегральной функции применительно к молодежной проблематике сегодня может выступить любая из социальных наук, не связанных более (как это было характерно в начале ХХ века) жесткими границами по объекту, предмету и методу исследования.

Проблема обобщающих оценок положения молодежи. Постановка вопроса о ювенологии во многом отражает неудовлетворенность исследователей мелкотемьем исследований молодежи и трудности обобщений в рамках этой проблематики. Между тем без обобщенных оценок положения молодежи невозможно строить масштабные социальные проекты и принимать управленческие решения, затрагивающие потребности и интересы молодежи.

Попытки обобщающих оценок положения молодежи предпринима­лись у нас в стране с 1960-х годов, когда в рамках ком­сомола сформировались институциональные звенья социологии мо­лодежи и были получены результаты первого крупного всесоюзного социологического исследования (1966 г.)[37].

В 1980-х — начале 1990-х годов подготовка обобщающих работ о положении мо­лодежи пошла по двум руслам.

Первое было представлено выводной частью крупных исследований — международных, всесоюзных, обще­российских, среди которых выделялись основательностью и высо­ким качеством проработки программных вопросов несколько исследовательских проектов. Одним из наиболее интересных исследований стал межрегиональный лонгитюдный проект «Пути поколения», работы по разработке и реализации которого велись под руко­водством М. Х. Титмы с 1983 г. В проекте активно участвовали руководители ряда региональных исследовательских групп (С. Г. Гри­горьев, Л. А. Ко­к­лягина, В. Г. Не­ми­ровский и др.)[38]. Значительным по задачам и масштабам работы был также международный исследова­тельский проект «Жиз­нен­ные пути молодежи в социалистическом обществе», советскую часть которого возглавлял В. Н. Шубкин[39]. Позже, в 1990 г., под руководством В. И. Чупрова началась работа над продолжающимся исследовательским проектом ИСПИ РАН «Соци­аль­ное развитие молодежи: показатели и тен­денции»[40]. Эти разные по задачам исследо­вания в силу того, что они строились по репрезентативной моде­ли, позволяли давать характеристику различных сторон положения молодежи на основе целостности самого базового исследования.

Второе русло представлено в публикациях, где под­ход к обобщению основывался на привлечении мно­жества различных дан­ных из источников, не объединенных по исследовательской программе. Полевая часть таких исследований чаще всего строилась как анкетный опрос по целевой выборке. Таковы были публикации материалов и аналити­ческих отчетов НИЦ ВКШ при ЦК ВЛКСМ, инициатором и руководителем которых был И. М. Ильинский[41]. Этот же подход лег в основу ежегодных государственных докладов о положении молодежи в Рос­сийской Федерации, подготовленных в 1993–2003 гг., и авторских сборников по итогам подготовки двух первых докладов[42]. Особенность этих публикаций состоит в том, что они прямо связаны с реализацией целей государственной молодежной политики. Таким образом, вопрос об обобщениях перешел из сферы научного обсуж­дения в организационно-управленческое русло, и то, как осмыс­ливаются данные исследований по проблемам молодежи, становится (в идеале, далеко не всегда достижимом) частью обоснования тех или иных действий государства.

Заметим, что практика подготовки профессиональными исследовательскими коллективами докладов (отчетов) о положении молодежи по заказам соответствующих государственных ведомств широко распространена в мире. Большой опыт в этом отношении накоплен в Германии, Испании, Польше, Нидерландах, Финляндии и многих других стра­нах.

Например, в Германии законодательно уста­новлены требования к такого рода научно-аналити­ческо­му документу, опубликовано уже 12 докладов о положении молодежи и детей в стране[43]. Если первые два (1965 и 1968 гг.) исполнялись министерством по делам молодежи ФРГ, то начиная с третьего (1972) подготовкой доклада занимается независимая экспертная комиссия, состоящая из 7 авторитетных исследователей и представителей сфер науки, образования, коммунальной сферы, а также так называемые свободные носители услуг для молодежи. Последние доклады готовятся на базе Немецкого института молодежи (Deutsches Jugendinstitut).

Этот путь стал широко применяться и в российских регионах. В последние годы появились добротные, подготовленные на базе исследовательских и статистических данных доклады о положении молодежи в Мордовии, Ханты-Мансийском автономном округе, Липецкой, Самарской, Тверской, Тульской областях и других территориях страны.

Сам факт представления научно-аналитического по своему характеру труда для управленческих целей определяет актуальность адек­ватной оценки положения молодежи в условиях незавершившегося периода крупных социальных перемен. Алармистские установки не­до­ста­точны для реализации такой задачи (их действие слишком кратковременно и неглубоко). В оценке чрезвычайно подвижной и разнородной социальной действительности довольно трудно разделить главное и второсте­пенное, устойчивую тенденцию и кратковременную аномалию.

Главную трудность программирования и обработки данных общероссийских исследований по молодежной проблематике составляет то, что объединенная возрастными особенностями российская молодежь не представляет собой единой группы по базовым социальным параметрам. Молодые представители социальных групп с разным уровнем доходов, характером занятос­ти, семейным положением обладают социальными признаками этих групп и, подобно их старшим представителям, различаются по своим материальным возможностям, ценностным ориентациям, духовным потребностям, образу и стилям жизни.

Факт быстро растущего расслоения в молодежной среде неос­порим. Он выведен не из суммы исследований, а в каждом из них — будь то общероссийские, региональные или местные исследова­ния. Здесь нет, например, различий между выводами из монито­ринга НИЦ при Институте молодежи и последнего этапа названного выше исследования ИСПИ РАН, из исследований, проведенных в Москве и Казани, Якутии и Новосибирске, Саратовской области и Мордовии. При небольшом среднем слое и утвердившейся бимодальности общества (бедные и богатые) это обстоятельство уже само по себе ведет к естественно­му отдалению друг от друга молодых людей по признаку благосос­тояния.

Впрочем, даже более надежная эмпирическая база не снимает вопроса о субъективности общих оценок положения российской мо­лодежи, которые остаются (да и по определению являются) об­ластью трактовок. А, собственно, какова должна быть степень обобщения по этим вопросам? Требования к выводам по степени их обобщенности сложились эмпирически и подспудно несут на себе печать обобщений предшествующего периода развития страны («Вся советская молодежь поддерживает...»). В управленческом отноше­нии избыточное намерение обобщать тенденции может создавать ситуацию самоосуществления прогноза («эффект Эдипа»). Вполне возможно, как нам представляется, пойти по пути формирования обобщающих оценок по конкретным тематическим областям с учетом региональ­ных различий. Неизбежна мозаичность выводов, содержащих такие оценки. Но она в этом случае отразит мозаичность и системную сложность (в парадигме «хаос–антихаос») того, что исследуется и оценивается, — положения молодежи в современном российском обществе.

Субъектная ориентация в теории молодежи. Теоретическая разработка проблем молодежи, как представляется, прежде всего должна идти по пути разрешения ряда противоречий, которые сложились в практике эмпирических исследований, что тесно связано и с вопросом о социологическом обеспечении молодежной политики, социально-молодежной работы и других практических сфер применения научных знаний о молодежи. На создание более адекватной практическим задачам теории молодежи направлены попытки многих отечественных исследователей, посвятивших себя изучению молодежной проблематики. Мы выше (в главе 2) характеризовали гуманистическую концепцию молодежи И. М. Ильинского, в которой проводится идея об особом значении молодежи как субъекта общественного развития. Субъектная составляющая в характеристике сущности молодежи и ее положения в обществе выразительно представлена в концепциях К. Господинова и П.-Э. Митева, П. Сака, М. Карвата и В. Миляновского, исследованиях Е. Е. Леванова, В. П. Мошняги, Б. А. Ручкина и др.

Одна из теорий молодежи такого рода, выдвинутая нами, основывается на тезаурусном подходе[44]. Сущность тезаурусного подхода в гуманитарных науках раскрыта в разделе 5 настоящей монографии. Здесь же отметим, что молодежь в рамках этой теории трактуется как социальная группа, которую составляют (1) люди, осваивающие и присваивающие социальную субъектность, имеющие социальный статус молодых и являющиеся по самоидентификации молодыми, а также (2) распространенные в этой социальной группе тезаурусы  и (3) выражающий и отражающий их символический и предметный мир. Такой состав компонентов понятия, такая связь между ними, понимаемая как отражение социальной реальности, решительно меняет сам взгляд на социологию молодежи, а бесспорное в своей банальности выражение «объект социологии молодежи — молодежь» приобретает явно дискуссионный характер.

Предлагаемая концепция молодежи позволяет прояснить пути развития социальной субъектности молодежи и обнаружить ее противоречивые черты как в опредмеченной деятельности, так и в фактах самосознания, выполняющих важную регулятивную функцию.

То обстоятельство, что институциализированный мир мало освоен молодым человеком, требует от него компенсаторных действий — самостоятельных и предопределенных взаимодействием в peer group (группах сверстников). По­степенно происходит освоение им пространства, правил, реальностей этого мира. Механизмами освоения становятся конструирование социальной реальности и ее проектирование. Причем конструкции и проекты молодого человека могут существенно отличаться от конструкций и проектов «ответственного взрослого» (родители, учителя и т. д.) и, кроме того, динамично изменяться. Особенностью молодежной среды является совмещение конструкций как тезаурусов, которое ведет к гиперболизации одного из них, — того, что представляется наиболее подходящим в наличной жизненной ситуации.

Общая схема конструирования социальной реальности включает: (1) адаптацию к условиям среды (пробы и ошибки; узнавание частей среды и правил;

Источник: http://www.zpu-journal.ru/gum/new/articles/2007/Lukov_Val/3/index.php?phrase_id=124132